Вот жил-был князь Енислав Андреич. И у ево было три сына: Коля, Митя и Ваня, всех младше. Потом все дети уж у ево выросли большие — их жанить надо. И был у ево сад великолепный. Батюшки-светы, какой великолепный сад. И стал кто-то сад ево похища́ть, дорогие яблоки воровать. Так што князю стало жалко свой труд — сад. А он дале и боле похищатца. Не можут никакие караулы уследить похи́тницу. Товда царь перестал уж пить и есть, по настояшшому затосковал. Детя́м отца жалко стало, што совсем отец плохой стал. Оне, дети ети, стали развесе́ливать.
— Дорогой наш папаша, отчево вы стали такой печальный? Дорогой наш папаша, лутче мы станем сами преследовать похи́тчика, только ты не печалься.
Так што отец обрадовался, как дети пообешшали сад стерекчи́.
Ну, вот как старшой сын объяснятца:
— Папаша, сёдни моя очередь. Я пойду сад караулить.
Отправился Коля сад стерекчи. Сколь он ни походил с вечеру́, никово не видал, сял на мягкую траву, припа́л да и уснул. Утром отец посылат за ём посланника.
— Не видал ли што хорошево? Ну-ка, не обрадуешь ли меня чем? Не видал ли каку похи́тницу?
— Нет, родимый мой батюшка, всю ночь не спал, глаз с глазом не сошолся, а никово не видал.
Преже старово отец призадумался.
Также, короче сказать, и Митя. Таким же опытом ему ответил. И также он спал всеё ночь. Наступило младшево брата стерекчи́ итти сад. Как пошол Иван-царевич, ме́ньший брат, сад отцов стерегчи́ и даже боитца присясти, не то, што приля́кчи. Как ево сон задо́лит, он росой с травы умоетца, а не ложитца — всё пасёт сад. Половина ночи́, так што ему чудитца, в ево саду освешшатца чо-то. Всё светле́ и светле́ становитца. Как видит, жар-птица прилетела, и сяла на ихи золотые яблоки. Как Ваня тихо притаился, подполз ко древу тихим образом и поймал птицу за хвост. Как птица сильная, двинулась она — осталось в ево в руке одно перо хвоста.
Как приходит меньший сын к отцу, без посланникох, сам, — и отец спрашиват:
— Ну, што, дорогой мой Ваня, не видал ли ты ково похи́тницов?
— Ну, хошь, дорогой батюшка, поймать не поймал, а хошь проследил, кто наш сад сушит. Ето просто, батюшка, не мушшина и не бабка. Вот, батюшка, от похитницы знак памяти вас принёс. Ето, батюшка, жар-птица.
Вот царь как обрадовался, вся печаль, вся тягость слезла. С той поры стал пить и исть — и не стал никакой печали не знать, и сад перестал сохнуть у ево.
В одно прекрасное время царю занутри́ло об етой, об жар-птицы.
— Вот што, дорогие дети, вы бы поймали по добру коню и поездили, места поузнавали, не натакались ли где на ету жар-птицу.
Дети весьма отца побладарили и отправились в путь-дорогу все трое.
Вот как самый младший сын, долго ли, коротко он ехал и доезжат он до трёх дорог. На столбе надпись. Как Иван-царевич надпись прочитал: «По праву сторону ехать — самому живому не быть; по средней дороге ехать — конь похи́титца — коня серой волк съест. В леву сторону ехать — сам холоде́н-голоде́н будешь».
Так што Иван-царевич целый час стоял, думал:
— На котору же мне дорогу решитца ехать? Дай же решусь по средней дороге, де уж коня серой волк съест.
Едет он по средней дороге. Не откуда взялся, волк бежит.
— Ну, Иван-царевич, слезай с доброво своёво коня, нечево пенять, ведь ты надпись видел-читал.
Принуждён Иван-царевич слазить со своёво доброво коня, и при глазах же ево растарзал серой волк коня на мелкие части. Призагорюнился Иван-царевич и пошол пешком. Ну, скоро ли, долго ли, коротко́ ли он шол и устал до смерточки. Как он песший не привычен ходить, сял на мягкую траву и призагорюнился — сидит:
— Чо я топерь буду делать?
Не откуль взялся, бежит к ему серой добрый волк.
— Што же ты, Иван-царевич, сидишь призагорюнился так?
— А как же мне не печалитца, ковды я остался без своёво доброво коня.
— А куды же ты на свои́м до́брым коне путь доржал? Скажи-ка мне всею правду.
И рассказал всё ему патробно.
— Фу, фу, ты б во веки веков на свои́м добрым коне не нашол бы жар-птицы. Я один про её знаю, где она живёт. Так как я твоёво коня расторзал, то буду служить тебе верой и правдой. На твои́м на добрым коне ты бы жар-птицу в три года доехал, а я тебя в три часа приставлю туды, — говорит. — Ну, уж не брошу же тебя, Иван-царевич, буду тебе служить верой и правдой. Садись-ка на меня, доржись-ка за меня.
Вот, короче сказать, прибегают оне в туё крепость, где ета жар-птица сидит.
— Вот те, Иван-царевич, мотри же, какой я тебе наказ буду наказавать. Ты слушай меня, не забывай. Вот крепость то высокая, ты ступай через ету крепость — и там в клетке сидит жар-птица. Сечас как раз хороший час — часовые спят. Только мотри, с клеткой её не бери.
Как Иван-царевич перелез через крепость, берёт жар-птицу, на ево счастье все караульные спят. Жар-птицу взял и посмотрел на клетку. Сердце ево разгорелося.
Ах, кака́ золота́ да драгоценна! Как же таку не взясть?!
И забыл наказ волка. Только до клетки дотронулся, пошол звук: переведёны были струны, барабаны забили — соскочила вся дворня. Поймали тут Ивана-царевича. Представили ево к царю Афрону на допрос.
— Чей ты, откуль?
— Я — Иван-царевич.
— Ай, ай, конфуз какой! Царской сын да пошол воровать! Каким глупостя́м заниматца! Как простой мужик!
— А што же ваша птица летала в наш сад?
— А я как знаю твоёво родителя, ты бы пришол ко мне, и из совести попросил, — я ондал бы её тебе из уважения к твоёму родителю. А топеря я по всем городам и Москвам пропушшу́ нехорошой звук об вас. Ну, вот сослужи мне службу — так прошшу́ я тебя. Вот в таким-то городе, такой-то земле у царя Кусмана есть конь златогривой. Приведи ево мне — и я ондам тебе жар — птицу с клеткой (Сам же воровать отправляет).
Загорю́нился Иван-царевич, идёт к серому волку.
— Я же тебе говорел, што не шевель ты клетку. Пошто не слушал мой приказ? Ну, товда садись на меня.
Подъезжат к етой крепости, где етот конь златогривой, ко князю Кусману. Доехали до етой крепосте.
— Ну, полезай в крепость, дворня спит, да, мотри, уздечку не шеве́ль.
Как перешол через крепость, поймал коня златогривово Иван-царевич и позарился на уздечку — она вся в бирлянтах убра́на — только в етой уздечке етому коню и гулять. Только дотрону́лся до уздечки, и пошо́л звук по всей крепосте́. Донесли князю, стала вся дворня. Повели Ивана-царевича на допросы.
— Чей ты, откуль?
— Я — Иван-царевич.
— Эка, каки́м глупостя́м взялся ты, Иван-царевич! Коня воровать — ето простой мужик не согласитца. Вот, — говорит, — я ковда тебя прошшу́: вот у князя Далмата есть Елена Прекрасная. Приведи её ко мне. Я подарю тебе коня и с уздечкой.
Загорюнился Иван-царевич, пошол к серому волку.
— Вот, Иван-царевич, не слушал мой приказ. Ето только мне, серому волку, хло́поты, а ты только напакостишь.
— Ну, прости же ты, прости серой волк, ради бога, меня.
— То-то, прости! Садись на меня. Взялся за гуж, уж не говори, что не дюж.
Попёрлись к князю етому, к Далмату. Приезжают к князю Далмату, к етой крепосте́, к саду ево. А в етим саду только Елена Прекрасная с нянюшкам, с мамушкам гулят у ево.
— Ну, да вот, я уж тебя в сад не пушшу — я лутче сам пойду, — серой волк ему говорит. — А ты ступай-ка лутче обратно — я тебя достигу́ где-набидь.
Как Иван-царевич отправилса обратной путёй, серой волк через крепость, да в сад. Не допустил уж он ево. Засял за куст. Только што видит, Елена Прекрасная вышла со своим горнишным гулять в сад. Серой волк видит ето. И вот как она немножко приотстала от своих нянюшкох, серой волк приухватил Елену Прекрасную, и прямо на спину себе. Настигает Ивана-царевича. Иван-царевич весьма обрадовался, што серой волк с Еленой Прекрасной настигает ево.
— Ну, садись скоре́, Иван-царевич, как бы за нам погони не было.
Как Иван-царевич себе мечтат:
— Как же я растанусь с такой красотой? Как же я на коня её менять буду?
Серой волк спрашиват:
— Чо же ты, Иван-царевич, пригорюнился?
— Да как же мне, серой волк, не печалитца? Как же я растанусь с таким сокровишшом?
Серой волк ответил.
— Да не бросю́ я вас, не разлучу с такой красотой.
Как доезжают до князя Кусмана, надо вести ему Елену Прекрасную, а коня брать.
— Вот што, Иван-царевич, Елену Прекрасную спрячем здесь где-набидь, а я сейчас пере́курнусь ку́мельгой и сделаюсь Еленой Прекрасной, а ты меня веди и получим коня.
Серой волк перевернулся и сточь-вточь сделалса Еленой Прекрасной. Повёл Иван-царевич. Вот князь Кусман весьма обрадовался, ведут ему Елену Прекрасную. Елену Прекрасную взял, коня с уздечкой подал Ивану-царевичу и побладарил ево ешшо.
Как Иван-царевич вывел златогривово коня с уздечкой, и сяли на златогривово коня и поехали. Долго ли, коротко ли оне ехали.
— Об чом же ты задумался, Иван-царевич?
— Как же мне не думать, расстатца с таким сокровишшом — конём златогривым. На чом же я поеду с Еленой Прекрасной?
— Не печалься, помогу.
Вот доезжат до князя Афрона.
— Вот я сейчас же в етот раз обращусь в коня златогривово, а етово коня ты спрячь с Еленой Прекрасной, а меня веди к Афрону.
Повёл Иван-царевич ево к князю Афрону. Как приня́л князь коня златогривово, побладарил и подаёт ему клетку вместе с жар-птицей. Как усялись на златогривово коня с Еленой Прекрасной, с жар-птицей и поехали путём дорогою.
Ехали оне долго ли, коротко ли, догонят их серой волк.
— Ну, Иван-царевич, давай попрошшамся. Вот уж доезжаете до грани, до границы своёй.
Иван-царевич слезат с коня, и кладёт ему три раз поклон до земли. С уважением отблагодарил серово. Серой волк сказал:
— Шибко не прошша́йся — што я тебе пригожусь.
Он думат себе на уме:
— Куды же ты ещо пригодишься? Всё жаланье моё исполнено.
Так уж оне не далёко уж от своих краях. Вздумалось ему пополдневать, раскинули шатёр и легли ондохнуть. Как Иван-царевич заснул крепко. Подъезжают к ему братья т. е. Как оне ездили по другим земля́м — тоже искали жар-птицу. И решились на один совет:
— Давай, убьём брата, а до́быча вся будет наша. Ето как мы к отцу приедем, у нас ни одной до́бычи нету, а у ево и жар-птица, и конь златогривой, и Елена Прекрасная.
Решились и убили брата, даже растарзали на куски ево. И потом сяли на доброво коня, взяли жар-птицу, посади́ли Елену Прекрасную и устраши́ли её:
— Не сказывай дома ничево.
Не откуль серой волк прибежал к ево кускам, к етим расторзаным. А над ём уж воро́ны летают. И поймал серой волк воронёнка.
— Ты пошли-ка своёво воронёнка. Пусть живой и мёртвой воды достанёт. А ежели не пошлёшь, всё ваше поколение выведу во́ронское.
Полетел ворон. А серой волк стал Иван-царевича куски слаживать. Прилетат ворон с живой и мёртвой водой. Как серой волк спрыснул Иван-царевича етой водой — опеть стал живой.
— Как же я долго мог спать?
— Да, приятно ты спал, — серой волк сказал, — ты уж был на куски расторзаный. Кабы не я, ты бы тут век таскался. Тебя же ведь родные братья победили и всю твою до́бычу увезли. Ну-ка, садись на меня.
Сял Иван-царевич на серово волка — настигают братьех, отобрали у их всею добычу.
Усадил серой волк Ивана-царевича на златогривово коня со всёй добычей и сам спрашиват Ивана-царевича:
— Ну, што твоих братьех съисть, растарзать или простишь их?
— Ах, серой волк, я прошша́ю — простите́ ль вы?
Ну, побладарил серово волка и простились оне тут навечно. И поехал Иван-царевич своим путём дорогою к отцу своёму.
Как отец обрадовался, стретил Ивана-царевича, пошол у их пир, пошло весельство, пошла свадьба. И Иван-царевича повенчал с Еленой Прекрасной. Царём стал, сдал ему царство царь за заслугу ево.