Страсть

Вот раньше, сами знаете, служили солдаты долго. Двадцать пять лет служили. Вот один соудатик выслужился, ачистат получил. Служил двадцать пять лет. Идёт домой. Долго ли шёл он, коротко ли — попадает ему опеть же один служивый. Поздоровались, поразговаривали:

— Ты домой идёшь?

— Домой.

— И я тоже.

Вот один у другого спрашиват:

— Вы двадцать пять лет служили, а видали ли царя-батюшку?

— Нет, не видел.

— А я видел.

— А как его можно видеть?

— А вот идите обратно в столицу и доложите, что вот такой-то соудатик выслужился и хочет вашу личность посмотреть. Вот я так же смотрел его.

«А и правда, — думает первый солдат, — пойду-ка я обратно. А то домой приду, будут меня спрашивать, а я царя и в глаза не видал!»

Пошёл обратно. Приходит в столицу. Подошёл к царскому дворцу, там стоят посты везде. Доложил одному: хочу, мол, я царскую личность посмотреть, доложите, пожалуйста, царю-батюшку.

Тот доложил. Царь-батюшка говорит: «Ну, запустите соудатика». Соудатик заходит, честь отдаёт:

— Вот я, ваше царское величество, двадцать пять лет отслужил. Вот мой ачистат, посмотрите, а вашу личность не видел и зашёл только вас посмотреть.

— Вот хорошо, соудатик, хорошо.

Сидят разговаривают, а царёвна думат: «С кем же царь мой разговариват?» Открыла она комнатку:

— Это что у вас тут за страсти идут?

Етот соудатик подскакиват:

— Ой, матушка-царица, расскажите какая ето есть страсть?

— Ой, что вы, служивый, вы двадцать пять лет служили, неужели на войне страшного не видали?

— Нет, царица-матушка, ничего я страшного не видал.

— Вы ночами на посту стояли?

— Стоял. Я вот везде был, а страшного ничего не видел.

Вот царь подаёт солдату двадцать пять рублей:

— Ну ладно. Вот вам, соудатик, за визит, за то, что захотели меня посмотреть.

И царевна тут подаёт:

—Вот вам на дорогу. Спасибо вам, что вы нас посмотрели.

Етот служивый говорит:

— Теперь я, царь-батюшка, я пойду не домой, а пойду страшное искать. Пока я страшное не увижу, я домой не пойду.

Попрощался, пошёл.

Вот етот соудатик бежит ночам, бежит лесом — нигде ему ничо не страшно.

Вот одно время бежит пустоплеском, нигде ничо страшного нет. Темнетса уж. Кладбишие большо у леса стоит. «Ну-ка, побегу я по етому кладбишшу. Тут ли чего страшного не увижу?»

Бежит по кладбишшу, а месяшно, месяц выглядывает такой, светло на улице. Подбежал, могила открыта стоит. «Вот я туды залезу, тут и ночую, в етой могиле».

Спустился соудатик в ету могилу, видит — гроб, саван. Лёг в етот гроб, саваном прикрылся и лежит, засыпать стал. Вдруг прибежал, упал в могилу кто-то и шарит его:

— Кто тут сёдни на моё место лёг? Пусти, я лягу.

— А где ты бегал? Где бегал? Где бегал, там и бегай. Ночую да уйду, — соудатик ему говорит.

Вот етот покойник бился, дрыгался, его толкал, а тут и часы-время надошло, етот покойник упал ему на ноги.

Соудатик выспался — солнышко уж посматриват везде по горам. Вот вылез из етой могилы, саван на портянки завернул, разорвал. Покойника етого бросил и бежит.

Забегат в деревню, ись хочет — чо раньше солдаты бедные видели! А уж снова вечер подошёл. Забежал в избушечку, старуха сеет муку одна.

— Здравствуй, баушка.

— Здравствуй, здравствуй, служивый.

— Баушка, пусти меня ночевать.

— Ой, служивый, я сама-то дома не сплю.

— Почему, баушка?

— У меня страшно в избе, я и не сплю.

— А почему страшно?

— Да вот, — говорит, — служивый, я нынче похоронила старика, а он был такой нехороший еретник. Он меня кажду ночь бегат пугат, мучит всё. Я теперь к соседям стала ходить спать.

— Ага, баушка, я, видно, седни у него ночевал. Посмотри-ка вот, саван-то не его ли на портянках у меня?

— Ой, служивый, што ты?

— Пусти, баушка, ночевать. Я ведь его не боюсь.

— А ежли он тебя задавит, служивый?

— Нет, баушка, нет. Ты собирайся, иди к соседям, а я один у тебя ночую.

Старуха приташшила ето криночку простокиши, служивого покормила.

— Ну, служивый, как хочешь, а я пойду, я боюся.

— Иди, иди, баушка.

Старуха ушла. Лёг на старухину кровать етот служивый. Лежит, лежит — никого нет. «Врёт старуха ето всё», — думат. Засыпать стал. Слышит — дверь отворилась, подбегат еретник етот старик, лёг на кровать — служивый подвинулся. Вот лёг етот старик-покойник и начинат его шиньгать. Служивый говорит: «Ты лёг, так лежи. Я тебе не старуха, лежи».

Вот етот покойник трепескался, бился, шиньгал, теребил его. Служивый терпел, отодвигался — нет, не даёт он ему спать. «Ах ты такой-сякой!» А у служивого мешок с собой был. Он посадил старика в мешок, завязал его крепко, положил в угол: «Спи вот теперь. Я тебе не старуха». Ну что, он там потрепескался, а время подошло, он и пропал, как петухи пропели. Волшебники, говорят, только до петухов. Петух запоёт, и он пропадат.

Спит служивый, спит. Утром старуха идёт тихонько. Открыват двери.

— Иди, иди, баушка. Он здесь! Не бойся.

Старуха убежала обратно:

— Ох-те мне, старик-то здеся, у меня!

Привела соседку: «Вот так и так, пойдём, девка. А я боюсь одна идти».

Зашли с соседкой. «Вот, баушка, он у меня в мешке завязан, я его с собой возьму, — говорит солдат. — Ты теперь спи, баушка, дома». Старуха давай там квашню месить, служивого кормить. Поел, он мешок взвалил и ушёл с им.

Бежал солдат, бежал, через лес идти надо. «Где тут чего страшного не найду ли?» Пошёл через лес. Видит, где-то далеко огонёчек горит. «Вот я к етому огоньку пойду».

Подходит к огню — сидят сорок разбойникох. Костёр большой горит. Ети сорок разбойникох обокрали казночейство и вот ети деньги расклали, варят ужну, шшитают, делят ети деньги. Солдат подбегает:

— Здравствуйте, ребята, — мешок сбросил. — Уф, пристал.

Сял. Ребята переглянулись друг на дружку: «Что за человек такой?»

Отдохнул и говорит:

— Ребятки, дайте мне котелок ужну сварить.

Ну чо, подают ему на одного маленький котелочек.

— Не-е, ето мне малой, ребята, будет. Вот етот дайте мне, большой.

— Ну, дайте ему, — атаман говорит. — Куды он деватса?

Атаман красивый, кудрявый сидит.

Солдат котёл етот подвинул, развязыват мешок, покойника вываливат. Те все смотрят сидят: «Ето ‚ ребята, людоед», — друг дружке говорят.

Берёт солдат ножичек, отрезал откуль-то у его: «У-у, сёдни добыл, а прокис, — говорит, — уже». Те все смотрят. А он вот так вот на людей смотрит: «Кого же сёдни мне закусить вот тут? Их атаман красивый, вот этого разве мне сёдни?»

Ох, как дождь ети сорок человек по лесу — кто куда! «Ой, людоед!» Все они разбежались, деньги оставили, кони стоят. Етот служивый собрал все ети деньги, склал их, конька обседлал, сял и поехал. И страсти не видал. И домой приехал с деньгам, и лошадь привёл, и страшного не видал.