Нишшенка

Вот в одном городе жил царь. Царь етот был молодой, холостой, етому царю надо было невесту, но он никак нигде не мог облюбовать невесту.

В одно прекрасно время сидел царь и думал, каким бы путям ему невесту выбрать. Придумал: дай же я прикажу, штоб из каждого города и из каждой деревни мне девушки свои карточки выслали.

Вот такой приказ царь везде разослал, и стали все девчонки, и богаты, и бедны, сниматься и царю карточки отправлять.

Наполучал царь карточков триста штук. Вот на балхоне их разложил, все ети карточки, смотрит. Все перебрал, все пересмотрел, никакая ему к душе не лежит девушка.

Вот сидит и думает: эту, к примеру, бы девушку взять, так она к сердцу холодна будет, не смогу я её любить.

А в ихом городе жила одна старушка с дочерью. Та дочь ходила милостыньку собирала и кормила мать и сама питалась.

И вот когда однажды сидел царь на балхоне, девушка ета, нишшенка, и вышла из его куфни, где ей только что подали. Идёт она с мешочком, царь на её смотрит. И так етому царю она полюбилася, так на сердце и легла.

Он говорит:

— Деньшик, иди вороти ету девушку.

Деньшик воротил ету девушку — её Машенькой звали:

— Машенька, тебя ваше величество зовёт.

Девушка говорит:

— Зачем я царю? Я побывала у вас на куфне, но ничо не украла. Зачем меня царско величество зовёт?

Деньшик берёт девушку за руку — ведёт. Заводит eё к царю. Машенька ставит своей мешочек к порогу и говорит:

— Зачем меня, царско величество, звали? Я у вас на куфне побыла, мне куфарки кусочек хлеба подали, я и пошла. Я ничо не украла у вас.

Он ей ставит стул и сам с ей садится, говорит:

— Вы теперь будете моей жаной.

Машенька заплакала и говорит:

— Ваше царско величество, вы бы лучше над ком-нибудь посмеялись, а над нишшенкой смеяться нечего.

— Я над вам, — говорит, — не смеюсь, я всю правду говорю. Я вас так полюбил, вы мне на душу легли.

Царь приказал запрягчи лошадей и отвезти эту нишшенку домой. И надел ей своё золото кольцо на руку и кучеру тихонько сказал:

— Ваня-кучер, вот отвезёшь нишшенку, обязательно зайди к ей в землянку и послушай, чо ета Маша будет матери своей говорить.

Кучер посадил Машу и попёр по городу. Зашёл кучер за Машей вслед в ету землянку. Мать спрашиват:

— Где жы ты седня была, Маша, до етих пор? Я тебе дождать не могу.

— Я, мамаша, у царя в гостях была.

(A мать слепа у ей.)

— Ты как жа, Маша, к царю попала?

— Я, мама, просваталась за царя, — ето Маша матери говорит своей. — На-ка, мама, пошшупай-ка — он мне перстень подарил свой.

Мать пошшупала.

— Ты где-то, Маша, украла ето колечко? Где украла, туда положь, унеси. Царь над тобой посмеялся, дура, над нишшенкой.

— Нет, действительно, правда, мама, вот скоро он по меня приедет.

Кучер приехал к царю — рассказывает: вот так и так, мать её отругала, царь, мол, над тобой посмеялся, над нишшенкой.

Ну и ладно, собрал царь поезд, поехал по Машу. Приехал к Машеньке. Забрали Машеньку и старуху ету взяли с собой. А царь одному из слуг приказал:

— Ты тут останься и сожги ету землянку, чтоб следу не было. Для того, — говорит, — сжигаю я землянку‚ чтобы мoё сердце не болело, што и из землянки взял я себе жану.

Привёз он Машеньку, пощли танцы да плясы. Машенька так хорошо танцует! Царь думает: «Как же ето Машенька вон в каком положении жила, а где ж она танцевать научилась?»

Вот оне отстоловались, отпировались — стали жить. Так они хорошо зажили.

В одно прекрасное время царь чо-то загрустил. Машенька спрашивает:

— Чо вы таки грустные стали? То ли я вам не нравлюся, что вы меня из бедного положения взяли, то ли сами больные стали, чо тако?

Он и говорит:

— Я расскажу, Maша, почему я такой. Я, — говорит, — холостым был и каждый год плавал в другой город.

— A почему же, — говорит, — нонче вы не сплаваете? Чо же вам мешает?

Он говорит:

— Так плыть-то не штука, вот как я вас-то оставлю. Таки вы молодые, таки красивы, чо бы у нас не получилось, мол.

Hy Машенька давай мужа собирать, снаряжать.

— Ничего, ничего. И вы хорошо проплаваете, и я без вас процарствую.

Поплыл царь. Машенька осталась дома.

Приплыват царь в чужой город. Стаёт там в ресторан ли, в буфет ли, где в карты играют. Обычно он и раньше туда всегда заходил, там нашлись товаришши у его. Вот они играют, выпивают и завели разговор о женах. Там, может, человек пять-шесть собралось — все молодые. Хто хвалит свою жену, хто ругает. Ну и етого царя давай зудеть: мол, вы чо-то молчите, не похвастаетесь.

— Hy, — говорит, — у меня верная жана. Она ни на чо не сомустится.

Один офыщер так к ему и прилип:

— Вот вы так говорите, а давайте я к вашей жане съезжу — посмотрим, чо будет. A вы напишите ей бумагу али телеграмму отбейте, мол, гость едет. Вот и увидишь, я тебе знак памяти привезу, што я с ей там подружился.

Ну раз дело за спором вышло, сделали оне бумагу, заверили сельским советом, мол, так и так, если я чо с твоей жаной сделаю — тебя на висельницу.

Отбил царь телеграмму: «Дорогая жана, стретьте гостя моего».

Маша получила телеграмму от мужа и подумала: «Мой муж, наверное, мной подхвастался».

Долго ли, коротко, приехал етот офыцер, етот гость, по адрусу. Маша стретила, угостила его. Вот сидят оне за ужной. Он и начал ей чо-нибудь другое говореть — всё про любовь. Сидели оне, беседовали, остался он у ей ночевать, етот офыцер. Когда ето у их все разговоры прошли, она будто согласилась с им ночевать: я, мол, ничо не имею — ночуем, подружимся мы с тобой. Только у нас, говорит, такая поверья, што при огне спать не ложиться.

— Ладно, — отвечат, — мне причём огонь-то. Какая поверья есть, так и спать будем.

Вот постелила Маша постель, говорит:

— Можете расстилать, а когда свет погаснет, я к вам приду.

Она убежала на куфню. А у их горнишна лет пятнадцать одна жила. Она етой горнишной говорит:

— Спаси мою жись, ночуй с офицером. Я полцарства тебе отдам.

Эта горнишна согласилась царицу спасти. Царица её аж душит от радости. Надела на её своё белью и суперик свой дала.

Огни потушили. Пошла горнишна к офыцеру ночевать. Давай он её обнимать, целовать. Уж время ей от офыцера итти, а то светло будет. Он и говорит:

— Я, Машенька, ишшо колечко с вас содеру. А то я знак-то памяти какой же мужу твоему привезу?

Oн кольцо с её снять никак не может. А уж время подошло итти ей. Он взял перечинный ножик и обрезал кольцо вместе с пальцом. «Я, — говорит, — не только суперик, но палец твоему мужу привезу».

«Ой, ой, — побежала к хозяйке ета горнишна. — Ой, чо он со мной сделал!» Хозяйка горнишну в больницу увезла, а свою руку забинтовала, завязала и на тепляк привязала.

Приходит в комнату к ему. У ей рука на тепляке завязана:

— Вот вы што со мной сёдни сделали.

— A не будут ваши мужья шибко в вас вверяться. Я ему даже палец ваш с супериком привезу. И его повесят, штоб шибко не вверялся. До свиданьица.

Вот после этого Машенька сходила в больницу и справку взяла и метрики свои взяла — следом за офыцером поплыла на лёгкой шлюпочке. А переоделась она в мушшину.

Значит, офыцер етот плывёт, и Маша плывёт туда же.

Офыцер приплыл первый. Заходит к етом царю.

— Вот ты своей жане вверялся, суперик-то чей? Твоей жаны, и вместе с пальцем.

Посадили царя в тюрьму и присудили к смертной казни. Правда же, сказка, говорят, Aypa: царя на висельницу присудила.

А за офыцером Машенька туды же приплыла. Давай ето Маша спрашивать, где-хто и как своих искать. Зашла в буфет, ей всё там рассказали, што его, мол, уже завтра на висельницу повезут, твоего товаришша (так как все думают, што она мушшина).

Тогда побежала она в тюрьму, где он сидел. Ей говорят, што сейчас его поведут в баню и на висельницу. (Почему-то раньше перед висельницей в баню водили.)

Hy, побежала ета Машенька караулить у бани, как её мужика поведут. Вот видит Машенька — ведут её мужика в баню. Она баншика переспросила: «Я вам щедро уплатю. Пустите меня к етому товаришшу ненадолго поразговаривать перед смертью». Баншикам она заплатила — они впустили её.

Вот забегат она к ему в баню. Его будто бы вперёд пустили, а eё позадях. Поздаровалась. Он такой сердитой и нисколь её не узнал, она-то ишо волосы с себя сняла под мужской лад.

— За чо же ты, молодец, попал? — спрашиват Маша.

Он её к такой матери отправил:

— Мне и так нe до тебя.

А она опеть:

— Ведь это самая я. Ведь у меня руки-то целые. Не бойся ничего. Ты к висельнице как к куме на именины сходишь.

А она уж все обхлопотала: и документы все оформила, и форменну расписку взяла. Да и горнишну туда же привезла. Царя и оправдали, а офыщера повесили, да ишо и приговорили: тебе бы, мол, корову ночью-то привели, ты бы и с коровой ночевал. Потом Машенька с царём вернулись домой, стали жить-поживать и добра наживать…

А горнишную оне так век и кормили — беспальную.